Худрук театра "Модерн" Юрий Грымов: Для гастролей в Калининграде я выбрал элегантное и трогательное

Художественный руководитель театра "Модерн" Юрий Грымов в преддверии гастролей в Калининграде рассказал журналу "Королевские ворота" об универсальном понятии счастья и работе со зрителями.

— На гастролях в Калининграде театр "Модерн" даёт спектакли «Ничего, что я Чехов?" и "Матрёшки на округлости Земли". Почему вы выбрали именно эти постановки из вашего репертуара?

— У меня в Калининграде даже есть друг — капитан барка "Крузенштерн" Михаил Новиков. Когда есть симпатия к людям и к городу, ответственность выше. Я совсем недавно был в Калининграде — он мне нравится, мне там уютно и я понимаю его миропорядок. Я решил выбрать что-то элегантное, чувственное, трогательное. А это два самых ярких наших спектакля.

— "Матрёшки на округлости Земли" — это лирическая комедия о женщинах…

— Это скорее трагикомедия с элементами иронии. Все по-разному трактуют слово "комедия" — я ненавижу ту форму, что называется, "поржать". Я гарантирую, что на этом спектакле вы улыбнётесь, усмехнётесь, расчувствуетесь и немного поплачете. Но это будут слёзы любви, а не горя. Вы вспомните себя, своих близких и любовь. Это один из наших хитовых спектаклей, он хорошо работает на широкую аудиторию любого возраста. Часто вижу в зале восемнадцатилетних девушек и дам постарше, и все они в восторге. У спектакля необычная подача — всё-таки мы претендуем на звание театра сегодняшнего. А вообще я не люблю разговоры о том, кто современный театр, а кто — классический. Это смешно — все театры современные.

— Спектакли о женщинах довольно популярны у публики, требует ли эта тема интерпретации в связи со сменой настроений в обществе относительно роли женщины?

— Мне кажется, что с этим может справиться формат спектакля, который должен соответствовать сегодняшнему и завтрашнему дню. Но не содержание — мы такие же, как были, и мы все очень похожи. Мы млекопитающие и одинаково производим детей. Даже понятие счастья у нас одинаковое, поверьте. Когда начинаются разговоры о том, что оно у всех разное — это пижонство. Если мы не выпендриваемся, честны перед собой, то извечные темы веры, любви, надежды работают с нами одинаково и нас объединяют.

— А вы можете сформулировать универсальное понятие счастья?

— Чтобы были здоровы близкие и мы не разочаровывались в любимых. Думаю, что так. И счастье никак не связано с карьерой.

— Сейчас модно быть успешным, и многие называют это счастьем.

— Это временное явление и секундное понятие — счастье. Но мы же с вами говорим о том счастье, которое длится долго, а не секунду — как большая зарплата или успех. Сейчас это у тебя есть, а через минуту об этом все забыли. А то счастье, о котором я говорю, оно основополагающее.

— В вашем репертуаре есть спектакль Nirvana, который вышел в новой редакции спустя 15 лет. Зачем потребовалась реинкарнация?

— Понимаете, когда мы собрали спектакль "как было", я понял, что это уже не актуально. Изменился я и мое отношение к профессии, зрителям, театру двадцать первого века и технологиям. Я полностью переделал спектакль —смысловое, сценическое, художественное решения — всё новое.

— Про технологии. Вы активно используете всё, что предлагает 21 век. Смотря на вашу биографию, в которой масса разных профессий, кажется, что вы невероятно открыты.

— Я рад, когда что-то меняется к лучшем, и весь этот digital — это прекрасно, но это всего лишь инструмент, позволяющий рассказать что-то трогательное. Можно рисовать одной краской, и будет прекрасно. Если у вас много красок, то вы нарисуете лучше. Поэтому у меня в театре одно из лучших световых решений в мире, и это существенно влияет на наши спектакли. Сейчас мы пытаемся понять, как решить этот вопрос на гастролях.

Но всё это не может быть первично. Главное — то, чем я хочу поделиться и о чем хочу промолчать или прокричать. Театр для меня — это высказывание. Я занимался телевидением, модой и кино. Поверьте, театр — это самая совершенная вещь, которая практически не изменилась за последние 200 лет. Театр — это совершенство. Здесь всё сложнее, здесь живые люди и эмоции, и ничего не фиксируется на пленку. И труппа заранее строит каркас эмоций зрителя, проводит между ними единую линию. Театр в России — это абсолютная территория свободы: там может быть то, что никогда не покажут по телевизору из-за политической цензуры и в кино — там цензура финансовая. В театре вы можете делать всё, что угодно. Нужно рассчитывать только на команду, дар, который есть у вас, и на зрителя, который, если всё сложилось, кричит браво.

— Ваш единственный ориентир — это зритель?

— Нельзя идти у него на поводу. Я никогда не думаю о том, как отреагирует публика. Я делаю то, что мне близко, и рад, если это разделяют люди. Даже если на спектакле сидит ползала, меня это не оскорбляет. Прекрасная фраза на эту тему есть у Андрея Тарковского. У него спросили: "Вас не расстраивает, что на ваших фильмах в зале сидит восемь человек?" Он сказал: "Значит, я сделал фильм для восьми человек". Сколько бы человек ни было в зале — это много. Я рад, что у театра "Модерн" есть успех. Мы молодой театр, я руковожу им два сезона, и мы показываем хороший прирост зрителей.

— В одном из интервью вы сказали, что сегодня универсального зрителя нет, институт критики и профессиональные награды не работают. А как зритель выбирает постановку?

— Сегодня работает только сарафанное радио, зритель выбирает постановку, опираясь на мнения тех, кого он уважает. Универсального зрителя нет, мы разные, несмотря на общее понятие счастья. Некоторые люди вообще не ходят в театр — они его не понимают. Но на нашем сайте появляются сообщения о том, что даже тот, кто в театр не ходит, его полюбил в наших стенах. Мы работаем другим языком.

— В театре "Модерн" вы постоянно используете разного рода инновации. Например, на постановку "Война и мир" собирали деньги с помощью краудфандинга. Он может стать постоянной системой финансирования постановок?

— Нет, не может. Нельзя постоянно обращаться к зрителю за помощью — это неправильно. Постановка "Войны и мира" — исключительная: 60 человек на сцене, хор из 24 человек, 423 костюма. Такого спектакля нет ни у кого, мы готовили его три года. В декабре — премьера.

— Ещё на некоторых ваших спектаклях действует дресс-код для зрителей. Зачем?

— Хочется, чтобы было красиво, чтобы люди понимали, что театр — это дорогая вещь. Публика должна быть красивой, приходить в шортах нельзя. И зритель отзывается и приходит в соответствующем виде. Некоторые относятся к этому скептически. Помните, как было с Шариковым? Ему говорят: "Иди, помой руки и переоденься к обеду". А он: "Когда же жить?" Но жить — это и есть переодеться к обеду, надеть новую сорочку, взять под ручку девушку и хорошо провести вечер.

— Я читала вашу колонку про сериал "Чернобыль", какие сериалы вы ещё смотрите?

— У меня много времени уходит на театр, не всегда получается. В своё время мне понравился "Во все тяжкие", "Карточный домик". Но я не сериальный маньяк, есть другие приоритеты. Я только закончил съёмки фильма "Три сестры", в этом году выйдет "Анна Каренина" — экспериментальный фильм, где я использовал совершенно особый киноязык.

— Почему вы так много обращаетесь к Толстому?

— Так получилось, никакого умысла в этом нет. Толстой, конечно, икона. Сейчас я занят "Войной и миром", и авторитет Толстого давит. Мне хочется сохранить русский дух — пафосное слово, но это не кокошники и балалайки, это темперамент.